Свобода — это художник в человеке (с) Гилберт Честертон
Опять излияния, которыми стыдно грузить кого-то конкретного. Если захотите, если есть у вас силы читать чужие жалобы - можете прочесть.
грусть-тоска
Как болеют мужчины
Мужчинам посвящается
С лицом измученным и серым,
на белой смятой простыне,
как жертва бешеной холеры,
лежишь коленками к стене.
Протяжно стонешь, как при родах,
трясётся градусник в руках.
Вся скорбь еврейского народа
застыла в суженных зрачках.
По волевому подбородку
струится пенная слюна.
Ты шепчешь жалобно и робко:
"Как ты с детьми теперь одна??.."
В квартире стихли разговоры,
ночник горит едва-едва.
Темно...опущены все шторы..
У мужа тридцать семь и два.
(с)
У моего отца заболевание посерьезнее, конечно. У него постепенно отнимаются конечности, перестают работать органы... Он инвалид первой группы и не выходит из дома уже лет десять. Хотя, возможно, этого можно было бы избежать, если бы он попытался использовать все шансы, а не только жалел себя.
Собственно, к чему это... Я не уважаю людей, которые упиваются своими болячками и вешают последствия на других. Отец все это время висит на шее у матери. Я не могу с ним общаться и позорно сбежала. Но все чаще я понимаю, что саму себя мне тоже нужно презирать.
У меня тревожная депрессия. Диагноз этот не стоит нигде, я не слишком люблю его афишировать. Депрессия - слишком модное слово, чтобы можно было ею отговариваться. И все-таки диагноз этот поставлен моим врачом. Два года назад. А я все еще не научилась жить с этим. Здесь, как и почти везде, ярким цветом процветает черно-белое мышление: либо совсем не замечать позорную болезнь, которую никто не признает (молодые вообще болеть не должны, по определению, так тут еще и нечто психологическое - пугающе неосязаемое и непонятное; из всех психических заболеваний признаваема только шизофрения, кажется), либо прятаться за ней, как за щитом, требуя внимания и помощи. Позорно. Противно.
Вы хотите сказать, что за два года она могла бы и пройти. Я тоже так думаю. Тем более, что я делаю для этого что-то. Но впечатление создается, что становится только хуже. Психотерапия вооружила меня знаниями, благодаря которым я могу теперь уже обоснованно требовать помощи. Только... Люди не меняются. И что в результате? Только злость - меня опять не поняли, опять сказали эту дурацкую проективную фразу, которую я просила не говорить мне. И это нормально для них. НОРМАЛЬНО.
Но работа эта слишком сложная и многоплановая. Тянешь за одну ниточку, а она тянет за собой другие. И вот уже не знаешь, за что хвататься. Добавьте к этому устойчивость привычной модели поведения, которая упорно сопротивляется изменениям. И руки уже опускаются. Два года и все бесполезно. Мне стало хуже, осеннее обострение это или еще что.
Я каждый день плачу. Почти каждый - впадаю в неконтролируемую ярость. Это уже норма. По крайней мере, иногда от этого мне становится легче. Не норма - то, что теперь я еще и задыхаюсь. Третий чертов день!!!
Во мне как будто живут два человека. Один из них - комбинация проекций моих родителей, этот вечный даже не учитель, вечный критик, ругатель, который не может сказать, как верно. Зато он долго и упорно говорит, что я сделала не так и долго расписывает, какой ад ждет меня за это. Именно эта часть меня и впадает в ярость. Ругать можно не только себя. Других тоже надо.
Вторая часть меня - маленький испуганный ребенок, который не знает, как правильно все делать, который стремится к любви и вниманию. Он очень одинок, этот ребенок. И его реакции вполне логичны: он плачет, когда ему больно и обидно. Он пытается спрятаться, когда на него кричат. Поэтому мне случалось сжиматься в комок где-нибудь в углу или под столом и выть от внутренней боли.
Я пытаюсь казаться спокойной и веселой. Я пытаюсь радоваться жизни и не жаловаться. Но достаточно любой мелочи и внутренний критик начинает орать, а ребенок - плакать. И это уже неостановимый внутренний скандал. Волна захлестывает меня целиком, а зачастую захлестывает и окружающих, хотя я честно пытаюсь их от этого оградить.
Отчаяние. Я нежизнеспособна. Мне потребуется слишком много времени, чтобы справиться. Молодость пройдет. Я ничего не успею. Лучшие годы жизни отравлены. И я спешу радоваться в те моменты, когда могу. Спешу общаться, пока люди не поняли, какая я на самом деле. Пока не сбежали. Они все равно уйдут. Все уйдут. С другой стороны, зачем вообще так жить? Я устала обижать и причинять боль другим Я устала от постоянного чувства вины.
Мне нет покоя и нет отдыха. Мне не на кого положиться - никто не возьмется помочь мне. Только я сама могу. Если, конечно, смогу. Кажется, сил на это не хватит. И времени. Слишком поздно.
Марину я уже не верну. Я не знаю, как это сделать, не чувствуя себя униженной.
Уходите все. Бегите, пока не поздно. Бегите, скорее, прошу вас. Только скажите, что уходите, чтобы я не надеялась. Пожалуйста, будьте так милосердны. Может быть, тогда у меня найдутся силы порвать этот порочный круг.
грусть-тоска
Как болеют мужчины
Мужчинам посвящается
С лицом измученным и серым,
на белой смятой простыне,
как жертва бешеной холеры,
лежишь коленками к стене.
Протяжно стонешь, как при родах,
трясётся градусник в руках.
Вся скорбь еврейского народа
застыла в суженных зрачках.
По волевому подбородку
струится пенная слюна.
Ты шепчешь жалобно и робко:
"Как ты с детьми теперь одна??.."
В квартире стихли разговоры,
ночник горит едва-едва.
Темно...опущены все шторы..
У мужа тридцать семь и два.
(с)
У моего отца заболевание посерьезнее, конечно. У него постепенно отнимаются конечности, перестают работать органы... Он инвалид первой группы и не выходит из дома уже лет десять. Хотя, возможно, этого можно было бы избежать, если бы он попытался использовать все шансы, а не только жалел себя.
Собственно, к чему это... Я не уважаю людей, которые упиваются своими болячками и вешают последствия на других. Отец все это время висит на шее у матери. Я не могу с ним общаться и позорно сбежала. Но все чаще я понимаю, что саму себя мне тоже нужно презирать.
У меня тревожная депрессия. Диагноз этот не стоит нигде, я не слишком люблю его афишировать. Депрессия - слишком модное слово, чтобы можно было ею отговариваться. И все-таки диагноз этот поставлен моим врачом. Два года назад. А я все еще не научилась жить с этим. Здесь, как и почти везде, ярким цветом процветает черно-белое мышление: либо совсем не замечать позорную болезнь, которую никто не признает (молодые вообще болеть не должны, по определению, так тут еще и нечто психологическое - пугающе неосязаемое и непонятное; из всех психических заболеваний признаваема только шизофрения, кажется), либо прятаться за ней, как за щитом, требуя внимания и помощи. Позорно. Противно.
Вы хотите сказать, что за два года она могла бы и пройти. Я тоже так думаю. Тем более, что я делаю для этого что-то. Но впечатление создается, что становится только хуже. Психотерапия вооружила меня знаниями, благодаря которым я могу теперь уже обоснованно требовать помощи. Только... Люди не меняются. И что в результате? Только злость - меня опять не поняли, опять сказали эту дурацкую проективную фразу, которую я просила не говорить мне. И это нормально для них. НОРМАЛЬНО.
Но работа эта слишком сложная и многоплановая. Тянешь за одну ниточку, а она тянет за собой другие. И вот уже не знаешь, за что хвататься. Добавьте к этому устойчивость привычной модели поведения, которая упорно сопротивляется изменениям. И руки уже опускаются. Два года и все бесполезно. Мне стало хуже, осеннее обострение это или еще что.
Я каждый день плачу. Почти каждый - впадаю в неконтролируемую ярость. Это уже норма. По крайней мере, иногда от этого мне становится легче. Не норма - то, что теперь я еще и задыхаюсь. Третий чертов день!!!
Во мне как будто живут два человека. Один из них - комбинация проекций моих родителей, этот вечный даже не учитель, вечный критик, ругатель, который не может сказать, как верно. Зато он долго и упорно говорит, что я сделала не так и долго расписывает, какой ад ждет меня за это. Именно эта часть меня и впадает в ярость. Ругать можно не только себя. Других тоже надо.
Вторая часть меня - маленький испуганный ребенок, который не знает, как правильно все делать, который стремится к любви и вниманию. Он очень одинок, этот ребенок. И его реакции вполне логичны: он плачет, когда ему больно и обидно. Он пытается спрятаться, когда на него кричат. Поэтому мне случалось сжиматься в комок где-нибудь в углу или под столом и выть от внутренней боли.
Я пытаюсь казаться спокойной и веселой. Я пытаюсь радоваться жизни и не жаловаться. Но достаточно любой мелочи и внутренний критик начинает орать, а ребенок - плакать. И это уже неостановимый внутренний скандал. Волна захлестывает меня целиком, а зачастую захлестывает и окружающих, хотя я честно пытаюсь их от этого оградить.
Отчаяние. Я нежизнеспособна. Мне потребуется слишком много времени, чтобы справиться. Молодость пройдет. Я ничего не успею. Лучшие годы жизни отравлены. И я спешу радоваться в те моменты, когда могу. Спешу общаться, пока люди не поняли, какая я на самом деле. Пока не сбежали. Они все равно уйдут. Все уйдут. С другой стороны, зачем вообще так жить? Я устала обижать и причинять боль другим Я устала от постоянного чувства вины.
Мне нет покоя и нет отдыха. Мне не на кого положиться - никто не возьмется помочь мне. Только я сама могу. Если, конечно, смогу. Кажется, сил на это не хватит. И времени. Слишком поздно.
Марину я уже не верну. Я не знаю, как это сделать, не чувствуя себя униженной.
Уходите все. Бегите, пока не поздно. Бегите, скорее, прошу вас. Только скажите, что уходите, чтобы я не надеялась. Пожалуйста, будьте так милосердны. Может быть, тогда у меня найдутся силы порвать этот порочный круг.
@темы: печальное
-
-
27.10.2011 в 00:20