Свобода — это художник в человеке (с) Гилберт Честертон
Почему-то сейчас мир видится исключительно в черных тонах. И я не знаю, как из этого выбраться.
Период ночных кошмаров, кажется, все-таки миновал. Хоть что-то улучшилось. Но почему-то состояние мое становится все хуже. Нет сил бороться…
Не хочется ехать домой, в зал суда с тюремной камерой. Но не хочется и в универ, где я все время чувствую себя не на месте, где я слушаю лекции, которые мне неинтересны и которые я не могу воспринять. И где преподы настолько не уважают студентов, что опаздывают на сорок минут. Впрочем, это мелочи. Я постоянно чего-то боюсь. Я не чувствую себя на месте на своей кафедре, боюсь, что меня заклюют за мой биофаковский диплом. И я постоянно боюсь какой-нибудь еще гадости от О.А.
В лаборатории лучше. Там ко мне относятся неплохо. Но и там я как будто лишняя. Мне бы следовало работать в Пущино. И я боюсь находиться в лаборатории больше времени, чем того требует диплом. И стремлюсь туда, потому что там спокойнее, чем где бы то ни было еще.
Я чувствую себя загнанным зверем. Бездомным зверем, который никому не нужен. А себе самой я давно не нужна. Мои чувства никогда не были для чего-то достаточной причиной, это я усвоила с детства. Сейчас слишком сложно привыкать к иному. Да и есть ли смысл?
Мне постоянно кажется, что моя жизнь скоро кончится. Впрочем, не жизнь, а существование, все-таки. Краткие миги жизни, когда я настоящая. Слишком краткие, чтобы считать их жизнью. Их хватает только на то, чтобы понять, что все может быть иначе. И что я на самом деле не тот свернувшийся в самом темном углу лаборатории молчаливый комок нервов, старающийся вести себя максимально тихо. И не тот орущий от внутренней невыносимой боли кусок мяса, что валяется на полу у меня в комнате, в отчаянии пытаясь хоть как-то наказать себя за все дурное, что я якобы сотворила в жизни. Щека до сих пор болит – в один из выходных я надавала себе пощечин.
У меня как минимум раз в день бывают приступы боли в груди. Вчера этот приступ меня очень испугал – слишком сильным и резким он был. Меня душит мой свитер, и тоже все сильнее. Я не могу дышать от нервов.
Мне плохо и одиноко. Но я не знаю, какой помощи попросить. И кто сочтет мои проблемы достаточно серьезными, чтобы не укорить меня в том, что я их преувеличиваю? И кто вообще в силах выдержать мое постоянное плохое настроение. Я не хочу мешать. Нет, не я. Я другая. Этот кусок мяса не хочет никому мешать. А я… Я существую только в присутствии своих друзей, только в благотворной почве их симпатии. И единственное грубое слово меня разрушает. Я слишком слаба, чтобы быть приспособленной к этому миру. Я слишком легко становлюсь испуганным куском мяса.
Я чувствую себя бактерией сейчас. Как E.Coli, знаете. Непривычно нежного для химика обращения требует, куда там говноварам! И все-таки, издевайся над ней, током ее бей, еще чем… А потом помести в питательную среду, и она будет расти. Вот и моя жизнь так… Череда мучений с редкими порциями питательной среды…
И каждый раз, когда я, переходя дорогу, очередной раз оказываюсь перед едва остановившейся машиной, или выскакиваю из-под колес не подумавшего затормозить около ГЗ автобуса, я думаю, что стоило остановиться…
Иногда меня охватывает злость на моего отца, на человека, который сотворил из меня этот кусок мяса. Но ведь и его можно пожалеть. Кто угодно может, а я – нет. Я признаю всю несправедливость, что постигла его в жизни. Но не могу находиться с ним рядом. Только одно слово пробуждает во мне жажду крови. Все равно, чьей. После разговора с ним я бью себя по голове, я даю себе пощечины, пытаюсь до крови расцарапать руки. Это ретрофлексия. Мне просто нельзя ударить его.
Мне не сбежать от самой себя. Я не хочу существовать ради редких минут жизни. Мне это противно…
Период ночных кошмаров, кажется, все-таки миновал. Хоть что-то улучшилось. Но почему-то состояние мое становится все хуже. Нет сил бороться…
Не хочется ехать домой, в зал суда с тюремной камерой. Но не хочется и в универ, где я все время чувствую себя не на месте, где я слушаю лекции, которые мне неинтересны и которые я не могу воспринять. И где преподы настолько не уважают студентов, что опаздывают на сорок минут. Впрочем, это мелочи. Я постоянно чего-то боюсь. Я не чувствую себя на месте на своей кафедре, боюсь, что меня заклюют за мой биофаковский диплом. И я постоянно боюсь какой-нибудь еще гадости от О.А.
В лаборатории лучше. Там ко мне относятся неплохо. Но и там я как будто лишняя. Мне бы следовало работать в Пущино. И я боюсь находиться в лаборатории больше времени, чем того требует диплом. И стремлюсь туда, потому что там спокойнее, чем где бы то ни было еще.
Я чувствую себя загнанным зверем. Бездомным зверем, который никому не нужен. А себе самой я давно не нужна. Мои чувства никогда не были для чего-то достаточной причиной, это я усвоила с детства. Сейчас слишком сложно привыкать к иному. Да и есть ли смысл?
Мне постоянно кажется, что моя жизнь скоро кончится. Впрочем, не жизнь, а существование, все-таки. Краткие миги жизни, когда я настоящая. Слишком краткие, чтобы считать их жизнью. Их хватает только на то, чтобы понять, что все может быть иначе. И что я на самом деле не тот свернувшийся в самом темном углу лаборатории молчаливый комок нервов, старающийся вести себя максимально тихо. И не тот орущий от внутренней невыносимой боли кусок мяса, что валяется на полу у меня в комнате, в отчаянии пытаясь хоть как-то наказать себя за все дурное, что я якобы сотворила в жизни. Щека до сих пор болит – в один из выходных я надавала себе пощечин.
У меня как минимум раз в день бывают приступы боли в груди. Вчера этот приступ меня очень испугал – слишком сильным и резким он был. Меня душит мой свитер, и тоже все сильнее. Я не могу дышать от нервов.
Мне плохо и одиноко. Но я не знаю, какой помощи попросить. И кто сочтет мои проблемы достаточно серьезными, чтобы не укорить меня в том, что я их преувеличиваю? И кто вообще в силах выдержать мое постоянное плохое настроение. Я не хочу мешать. Нет, не я. Я другая. Этот кусок мяса не хочет никому мешать. А я… Я существую только в присутствии своих друзей, только в благотворной почве их симпатии. И единственное грубое слово меня разрушает. Я слишком слаба, чтобы быть приспособленной к этому миру. Я слишком легко становлюсь испуганным куском мяса.
Я чувствую себя бактерией сейчас. Как E.Coli, знаете. Непривычно нежного для химика обращения требует, куда там говноварам! И все-таки, издевайся над ней, током ее бей, еще чем… А потом помести в питательную среду, и она будет расти. Вот и моя жизнь так… Череда мучений с редкими порциями питательной среды…
И каждый раз, когда я, переходя дорогу, очередной раз оказываюсь перед едва остановившейся машиной, или выскакиваю из-под колес не подумавшего затормозить около ГЗ автобуса, я думаю, что стоило остановиться…
Иногда меня охватывает злость на моего отца, на человека, который сотворил из меня этот кусок мяса. Но ведь и его можно пожалеть. Кто угодно может, а я – нет. Я признаю всю несправедливость, что постигла его в жизни. Но не могу находиться с ним рядом. Только одно слово пробуждает во мне жажду крови. Все равно, чьей. После разговора с ним я бью себя по голове, я даю себе пощечины, пытаюсь до крови расцарапать руки. Это ретрофлексия. Мне просто нельзя ударить его.
Мне не сбежать от самой себя. Я не хочу существовать ради редких минут жизни. Мне это противно…