Огненная комета

[Deyvira]

Посвящается С.П.

Это даже не рассказ, это маленькая мечтательная зарисовка, из которой множество символических, но нереалистичных совпадений делают практически сказку. Мне и хотелось, чтобы это было именно так – красиво, но нереалистично, с избитым сюжетом и избитыми страданиями, с банальным, но милым сердцу финалом. Мне не великое произведение создать, мне бы только написать небольшой дифирамб любви. Нереальной, несбывшейся, а все-таки любви. И чтобы было все проще и понятнее, чем в жизни. Потому не ищите в жизни соответствия образу Ярослава. Он здесь только фон, он только для сравнения приведен здесь. Да и придуман не мной. И образ Вероники не ищите во мне. Может быть, я бы хотела уметь так любить… Увы, вряд ли это возможно. Настоящий тут, пожалуй, только Светослав, да и то поступки его все равно трактованы субъективно. Но именно ради него это все и писалось.
А что касается названия… Для меня комета, несмотря на все физические законы, навсегда останется романтичным образом блуждающей звезды, а не холодного обледенелого камня…
Благодарности:
за советы в области музыки - М.М.
за советы в области астрономии - Д.Л.
за советы в области генетики - М.К.

Огненная комета

1.

1.
На улице уже стемнело. С большим трудом она взобралась в попутный трамвай. Она не могла отказать себе в удовольствии прогуляться сегодня, хотя, конечно, восьмой месяц беременности, почти уже девятый – это совсем не шутки. Поднявшись, она с надеждой оглядела транспортное средство в поисках сидячих мест. Несколько мужчин поблизости от нее старательно изобразили сон, то же самое сделала и молоденькая девчушка чуть подальше. Сзади раздался приятный женский голос:
– Садитесь сюда, пожалуйста!
Она обернулась. Глубокие карие глаза встретили взгляд лучистых голубых. Место ей уступила женщина примерно ее возраста. Она улыбнулась и произнесла:
– Знаете, я сама только сегодня узнала, что буду мамой. Думаю, вам тяжело стоять. Тем более, я сейчас выхожу.
С этими словами она вышла, провожаемая благодарным взглядом и жалеющая, что знакомство продолжить не удалось.
А в это самое время по небу пролетала зеленоватая комета, и астрономы с восторгом следили за ее полетом.

2.

2.
– Мама! Мама!!! Посмотри!!! – кричала восторженно девочка лет десяти, заглядывая в окно здания, мимо которого лежал ее путь. – Посмотри, какая…
Она внезапно оборвала фразу на полуслове и затихла, продолжая смотреть в окно. Мать услышала, что оттуда доносятся звуки скрипки. Правда, музыкант играл не очень чисто, но все равно ей захотелось взглянуть на него.
Подойдя к дочери, она обратила внимание, какое восхищение светится в ее взгляде, а переведя взгляд на окно, не без удивления увидела, что музыкантом был маленький мальчик, пожалуй, чуточку младше ее дочери.
Ее внимание привлекла и женщина, напряженно следившая там, в ярко освещенной комнате, за игрой мальчика. Лицо женщины казалось смутно знакомым, но где и когда они могли встретиться, никак не приходило в голову. Внезапно женщина оторвала взгляд от сына (ибо за кем еще можно следить с таким напряжением и лаской) и выглянула в окно, прямо в глаза другой матери. Взгляд этих голубых глаз заставил стоящую под окном женщину смутиться и тихонько пробормотать дочери:
– Пойдем скорее, уже поздно.
А в комнате, под звуки скрипки, которые она так любила слушать, особенно с тех пор, как ее сын стал этому учиться, другая женщина размышляла, где она могла видеть эти карие глаза.
По небу пролетала зеленоватая комета. Астрономы радостно встречали ее, как дорогую гостью, а девочка, казалось, забыв о чарующих звуках музыки, уже с горящими глазами указывала матери на это чудо природы. А та счастливо улыбалась, глядя на счастье дочери. Она уже забыла и о скрипке, и о показавшейся ей знакомой женщине.
А девочка не забыла. И на следующий день, и через месяц, в собственный день рождения, она просила родителей отдать ее учиться игре на скрипке. Напрасно объясняли ей, что в музыкальную школу нужно было идти раньше, она только плакала и просила об этом, из головы у нее все не шло сосредоточенное лицо мальчика. Ей хотелось быть как он, она чувствовала какую-то таинственную силу, которая никогда не касалась ее на концертах, куда ее водила бабушка, но которая захватила ее целиком в тот вечер.
Она обратилась к бабушке. Та, страстно любящая музыку, убедила внучку, что скрипка – не самый интересный инструмент. Она даже нашла для внучки старую, можно сказать, антикварную, арфу, изящные линии и звуки которой заворожили девочку. Стирая руки до крови, со слезами на глазах, она пыталась самостоятельно постичь эту науку.
Глядя на это упорство, на то, как плачет их дочь над тем, что не может чего-то понять, родители были вынуждены поверить в серьезность увлечения дочери и найти ей учителя. Бабушка охотно им в этом помогала. И ни одного раза им не пришлось жалеть об этом решении.
Девочка играла на арфе, а перед глазами у нее стоял образ того мальчишки со скрипкой. И пусть лицо забылось, и пусть забылась мелодия, которую он играл. Каждый раз, разучивая какое-то произведение, она представляла себе, как он опускает свою скрипку и оборачивает к ней свое лицо, неважно с какими чертами, главное, чтобы на нем было выражение восторга. Такое же, какое было на ее лице, когда она слушала его игру.

3.

3.
Девушка стояла у окна и следила взглядом за движением кометы, определившей ее нынешнюю судьбу. Позади шумели поднастраиваемые в перерыве музыкальные инструменты, слышался радостный смех ее товарищей. Впрочем, ей было все равно. Арфистка думала в этот момент о мальчике со скрипкой.
Оркестр музыкального училища дожидался в гости известный любительский смешанный хор, совместно с которым у них должен был быть концерт. Девушка услышала за своей спиной скрип открываемой двери и шумные приветствия. Пожалуй, комета была интереснее – она прилетает всего раз в десять лет, а на хористов она еще насмотрится сегодня. И не только сегодня.
Вдруг арфистка заметила в небе падающую звезду. Только она начала формулировать свое желание, как раздался голос ее подруги-виолончелистки:
– Ника! Пора!
– … встретить этого мальчика со скрипкой, - договорила чуть слышно Вероника, отворачиваясь от окна. И уже во весь голос добавила, - Оль, я…
Она осеклась. В дверях эффектно появились две мужских фигуры, кажется, последних из хористов, которых они так ждали. Один из молодых людей, стоявших на пороге, показался ей воплощением какой-то демонической красоты. Его иссиня-черные волосы спадали на лоб, практически полностью закрывая глаза, и чтобы оглядеть зал, ему пришлось горделиво откинуть голову. Светлая, не видевшая загара кожа составляла яркий контраст с темными волнами волос. Одет он был в старомодный черный камзол, добавлявший его облику шарма и загадочности. Арфистка замерла, мгновенно попав под власть этого человека, его взгляда, небрежно скользнувшего по ней.
На его спутника она тоже бросила взгляд, хотя, ослепленная, не запомнила ничего из его облика. Однако зеленые глаза всмотрелись в нее куда более внимательно, чем скучающие темно-карие. Если бы кто-то в эту секунду выглянул в окно, он бы увидел, как падающая звезда пересекла траекторию кометы.
Всю репетицию Вероника старалась не задумываться о том эффектном мгновении, потому что это только отвлекало ее от музыки, а ведь ей и другой арфистке на этом концерте были отведены очень почетные места. Французские композиторы Форе и Дебюсси любили арфу.
Едва дирижер, довольный сегодняшней репетицией, опустил руки и кивком отпустил свой оркестр, Вероника, ведомая каким-то непонятным инстинктом, подскочила к Ольге и, не дав той даже упаковать любимую волончель, потащила ее к хористам – знакомиться.
Она безошибочно угадала местоположение заинтересовавшего ее субъекта, каким-то шестым чувством отмечая его местоположение в течение всей репетиции. Он разговаривал все с тем же своим другом, и довольно неохотно отвлекся от этого разговора ради двух девушек. Его звали Ярослав, а его друга – Светослав (они особо отметили, что имя это, в силу нелепой ошибки в документах, пишется через «е», а не через «я»), первый в своем хоре был басом, а второй – тенором.
После репетиции каждый из них отправился в свою сторону, не забыв при этом оставить остальным свои контакты. Из них четверых, как всем казалось, могла получиться неплохая компания.
Вероника в этот вечер была вне себя от счастья. Безукоризненная вежливость Ярослава покорила ее совершенно. Забылся мальчик со скрипкой, забылось все на свете. Она с нетерпением ждала теперь каждой весточки от своего нового знакомого, она не стеснялась выражать ему свою признательность, свое восхищение, купаясь в собственном счастье от того, что он благосклонно принимает ее симпатию.
Между тем, к ней самой довольно часто стал обращаться и Светослав. Беседы с ним заставляли Веронику улыбаться, общение доставляло удовольствие, но не более того. Ей нравилось гулять с ним, рассказывать ему что-то, ибо он по большей части ничего не говорил. Но она совершенно не обращала внимания на его тихие вздохи украдкой и на то, как долго он следил за ее удаляющейся фигурой при расставании. Стоило ей с ним расстаться, как ее мысли снова обращались к Ярославу, и она бежала, чтобы получить от него редкую весточку, тем более дорогую, что он был довольно скуп на них.

Наступил день заветного концерта. Никогда раньше Вероника так не переживала перед выступлением. Но сейчас ей предстояла важная миссия. Многое сегодня зависело от арфы. И играя в первом отделении концерта «Лунный свет» Дебюсси, она снова думала о мальчике со скрипкой. Она снова мечтала о том, чтобы он оказался в зале и услышал ее игру. Это произведение она сегодня посвятила именно ему, тогда как все остальные, без сомнения, Ярославу.
Потом было еще «Море», замечательное по своей красоте произведение, где композитор не поскупился написать для арф целых две партии. Веронике было страшно в этот момент, потому что она помнила, с какой неприязнью поначалу отнесся к ней, фактически самоучке, дирижер. Ей очень повезло, что «Море» было одним из любимых его произведений, которое он страстно хотел продирижировать. И если для нее кульминацией этого отделения был «Лунный свет», то для него – именно «Море». И если бы она сфальшивила сейчас хоть одну ноту, ее бы с позором выгнали. Поэтому на лбу у второй арфы выступил пот, а руки, старательно и нежно касающиеся струн, дрожали. Но она справилась. Она была спасена.
В конце отделения на сцене появилась женская группа хора, с которым они сотрудничали. Арфистка отчаянно им завидовала: они могли музицировать без всяких подсобных инструментов, она же без своей арфы была ни на что не годна. Петь она не умела и очень боялась. Впрочем, сейчас они ничего не могли без нее. Она заиграла «Сирен». Они запели, их голоса сплетались с ее музыкой в чарующем ансамбле, который покорил всю мужскую половину зрителей. Кроме Ярослава, наверно, ибо его скептически приподнятая бровь сказала ей все. Он никогда никого не хвалил. Он требовал всегда очень многого. Ото всех, да и от себя тоже. Она не знала его целей и боялась их знать. А вот Светослав подошел к ней, чтобы высказать свой восторг. Она улыбнулась ему очень искренне. Ей нужна была поддержка перед вторым отделением.
Во втором отделении они исполняли произведения Габриеля Форе. И здесь уже хор находился на сцене, вместе с ними. Веронике нравилось, как они поют, ее сердце замирало от радости, а на глазах выступали слезы. Она была горда тем, что знакома с кем-то из них, что причастна к происходящему здесь и сейчас. Ее радовала мысль, что сегодняшний концерт столь близок ей не только тем, что было здесь много произведений для арфы, не только тем, что это был ее родной оркестр и, как ей уже казалось, ее родной хор, но и тем, что это была музыка французских композиторов, а Вероника со всей неистовостью любила Францию. Она учила французский язык, и ей нравилось его звучание, как нравилось звучание арфы.
Самым последним произведением в этом концерте, самым сильным ее впечатлением, пожалуй, было исполнение “Cantique de Jean Racine”. Долгие годы потом ей снились эти божественные звуки, это сплетение голосов арфы и хора. Именно в этот момент она почувствовала себя по-настоящему единой с ними. Когда она по взмаху руки дирижера поднялась со своего места под аплодисменты зрителей, из ее глаз текли слезы. Она едва стояла на ногах, столько было вложено сегодня в этот концерт.
До дома ее провожал Светослав, потому что у Ярослава сегодня были другие планы. Она расстроилась, но ни словом не обмолвилась о своей обиде. Она знала, каким взглядом посмотрел бы на нее столь любимый ею человек. Она понимала, что должна быть счастлива уже тому, что он рядом с ней. И она была этому счастлива. А еще, без сомнения, очень благодарна верному молчаливому Светославу, с которым всю дорогу эмоционально делилась своими впечатлениями о концерте. Он внимал, и вставлял иногда редкие реплики, как раз в тот момент, когда ей начинало казаться, что ему с ней скучно.

Прошло около двух месяцев. Вероника все с той же верностью ожидала редких известий от Ярослава, все с тем же восторгом принимала его редкие знаки внимания. И с растущей благодарностью она смотрела на Светослава, который всегда был готов ей помочь, который незримо всегда поддерживал ее. Ей было стыдно обращаться к нему за помощью, но это и не требовалось. Стоило ей только сказать, что она больна, и что ей помогло бы вот это конкретное лекарство, как он, не глядя на разделявшее их расстояние, тут же находил возможность привезти ей это лекарство. Вероника была ему благодарна безмерно, но не знала, как его отблагодарить. Казалось, ему ничего не нужно. По крайней мере, он не говорил ничего, что ей помогло бы. Общение с ним было интересной игрой «Придумай вопрос», потому что без вопроса он обычно ничего не говорил. Разве что, заводя разговор, задавал пару кратких вопросов сам. Она, общительная, удивлялась, но не более того. В конце концов, это он звал ее гулять. А ее гораздо больше беспокоила холодность Ярослава.
Кстати, незаметно настал его день рождения. И Вероника, и ее подруга Ольга, и, естественно, Светослав, были туда приглашены. Вероника долго и с любовью готовила ему подарок. Благодарностью ей послужила улыбка любимого и чуть менее чем обычно, надменный взгляд в ее сторону.
Празднование затянулось до глубокой ночи, потому что за веселыми беседами расходиться им не хотелось. Впрочем, не только разговоры скрашивали этот вечер. Вспоминая о нем потом, Вероника с Ольгой называли его триумфальным дебютом Светослава. Он, конечно, не ставил своей целью поразить их воображение, но именно это ему удалось сделать со всей его тихой непринужденностью.
Так, именно сегодня девушки узнали, что Светослав гениально играет на скрипке. Ольга потом долго сетовала, что не заметила кофра с инструментом раньше. Более того, она была шокирована тем, как хорошо он играет, и сказала Веронике, что никому в их оркестре, пожалуй, так играть и не светит.
Вероника не слышала. Она по-новому взглянула на этого человека, который умилял ее своей трогательной заботой, которого она считала своим близким другом, но совсем не знала в силу его немногословности. А может быть потому, что она никогда не слушала его внимательно. Она смотрела на то, как напрягалось его лицо, когда он играл, с каким старанием выводил он каждую ноту. Она видела, как сильно он любил музыку. И в душе ее затеплились воспоминания о мальчике со скрипкой. Нет, невозможно, чтобы это был он. Но ведь так похож сейчас. Почему она не видела этого раньше?! И снова на ее глазах появились слезы. Она не слышала шепота Ольги, она не слышала ничего, кроме скрипки.
А потом они пошли гулять навстречу ночи. Взбирались по каким-то холмам, потому что это доставляло удовольствие их молодым и полным сил телам. Наслаждались свежим воздухом, ветром, который ждал их на вершине, и огнями города. Ярослав помог Веронике взобраться на самый верх. А она сама, во внезапном приступе чего-то похожего на материнский инстинкт, чего-то, что обычно называют банальным словом «забота», стала отряхивать его эффектный черный костюм, чуть пострадавший при подъеме. Тут подоспел и Светослав, галантно помогавший подняться Ольге. Закончив с костюмом Ярослава, Вероника обернулась к нему, и аккуратно вытащила из его волос застрявший там сухой репейник. Может быть, от смущения, может быть, из шалости, Светослав отпустил на этот счет какой-то смутивший ее комментарий. Она, обиженно (а на деле, испуганно и смущенно) отвернулась к удивленно приподнявшему бровь Ярославу. Ей казалось, что репейник она при этом рассерженно выкинула. Инцидент был исчерпан и забыт.
Налюбовавшись природой, они пошли дальше. Светослав решил поделиться с ними еще одним своим увлечением, сделавшись, таким образом, настоящим героем этого дня. На этот раз он решил продемонстрировать им свои таланты файерщика.
Пожалуй, Веронике и без того хватило бы впечатлений этого вечера надолго. Но такого она никогда раньше не видела. И с трудом представляла даже, что так бывает. Плавные движения ее друга, которым безропотно подчинялся огонь, этот страстный танец под вой пламени долгими годами преследовал ее во снах. Она с удивлением смотрела за вдохновением на лице Светослава. Да, в этот день ей открылись многие сокрытые его личины, столь непохожие на обычную легкую улыбку или просто непроницаемое выражение лица. Это был не человек уже, думала она, повелитель огня не может быть человеком. Это был золотой дракон, яркая звезда на небосводе. Да, именно звезда, с совершенно рыжими в отсветах огня волосами, с горящими глазами, в которых отражалось бушующее вокруг пламя. Этот человек был более эмоционален, чем ей казалось раньше. И да, он умел красиво выразить свои эмоции.

Что-то изменилось в Веронике после того дня. Она долго не могла понять, что именно. Только теперь ее все меньше радовали появления Ярослава, его скупые по-прежнему знаки внимания. И, между тем, ее все больше тянуло к Светославу, который стал для нее воплощением внутреннего пламени, чего-то поистине неизведанного и величественного. Она гордилась тем, что знакома с человеком с таким количеством талантов и способностей. Теперь она смотрела на него, и видела в нем огонь. И, сама того не замечая, влюблялась в него.
Отношения с Ярославом трещали по швам. Когда она, наконец, поняла, что не он нужен ей, она сказала ему об этом. Он принял это все с тем же чуть презрительным спокойствием. И легко отпустил ее к своему другу. Поздно, очень поздно Вероника поняла, что как раз этот человек никогда ничего к ней не испытывал.
Новая влюбленность, отпущенная на свободу, оказалась слишком сильной для нее самой. И, похоже, слишком сильной для объекта этой неистовой влюбленности. Она в восторге, какого не испытывала уже давно, кричала о ней по всем углам. Она уже сама звала Светослава гулять, и с нервной счастливой дрожью ожидала его появления. Стоя рядом с ним, она безмолвно кричала: «Возьми меня за руку, умоляю тебя!» А когда он этого не делал, она боковым зрением украдкой начинала изучать его черты, чтобы каждая из них запечатлелась навсегда в ее памяти. Зеленые глаза, рыжеватые (ну, может быть, русые, но ведь ей так приятно было про себя называть его лисенком) волосы, родинки на лице, сильные руки, тепло которых она так желала почувствовать. Она удивлялась, как раньше не замечала его красоты. Одна мысль об этом человеке заставляла ее почти взлетать от счастья. Ведь она была переполнена уверенностью, что ее любовь, такая внезапная, такая сильная, такая ошеломляющая, взаимна. Теперь она припоминала каждое его появление, каждый его тихий вздох, каждый взгляд, брошенный ей вслед. Припоминала, чтобы увидеть в них неоспоримое доказательство взаимности ее чувств. Это опьяняло, это затуманивало разум. Это ожидание было даже лучше всего, что она испытывала до этого в своей жизни.
Друзьям казалось, что она светится. А она была не с ними. На репетициях, когда арфа могла отдыхать, она поднимала глаза к потолку и улыбалась ему со слезами на глазах, видя там не красивые витые люстры, а знакомое зеленоглазое лицо. Улыбалась воспоминаниям о маленьких общих традициях, например, когда она при встрече радостно говорила ему: «Ну, рассказывай», а он тут же припоминал какие-то события своей жизни и кратко их описывал. Со слезами благодарности вспоминала, как он поздравил ее с днем рождения, днем, который она совсем отвыкла праздновать, о котором даже не сочла нужным извещать новых друзей. Он тогда подарил ей такие красивые и такие нежданные цветы…
Ее чувства к нему были теплыми и чистыми. Ей хотелось как можно дольше продлить это счастье, это ожидание. Но в какой-то момент она не выдержала и решила прояснить этот вопрос. В конце концов, ее теперь начало беспокоить то, что она кричит об этой любви на каждом углу. А вдруг он против?
Нет, он не против того, чтобы она кричала об этом. Он просто не отвечает взаимностью. Вероника была сломлена и ошеломлена. Как такое вообще могло произойти? Как?! Ведь все вокруг верили в то, что она ему нравится. И она сама поверила в это последней. Она искала причины и не находила их. Она не могла понять. Что же она сделала не так. Ведь она ему нравилась. Она была в этом уверена. И все-таки, сейчас ее чувства безответны. Она корчилась на кровати от этой боли, обрушившейся на нее. И в душе ее теперь поселился страх потерять этого дорогого для себя человека. Пусть он будет другом, но только обязательно будет в ее жизни. Может быть, она замечталась, но он нужен ей. Она сделает для него все, что он попросит, только пусть он будет рядом с ней, только пусть она сможет с ним общаться. Пусть даст ей хоть один шанс когда-нибудь постичь его неописуемо сложный и прекрасный внутренний мир. Она боялась просить об этом, ведь он был так скрытен.
В ее душе поселился страх. Ей начало казаться, что она относится к Светославу, как будто к хрустальному. Только не разбить, только не потревожить ничем. И все-таки ее разрывало на кусочки желание понять его лучше. И она не знала, как правильно обратиться к нему. Она не могла даже рассказать ему о своих опасениях. А он, чувствуя, наверно, этот ее страх, стал от нее потихоньку отдаляться. Человек никогда не может общаться с тем, кто испытывает перед ним чувство вины. По крайней мере, не может общаться на равных. А для того, чтобы в чем-то ее обвинять, он был слишком благороден. Поэтому просто отдалялся.
Для того чтобы облегчить муки разбитого сердца, Вероника придумала себе чудесную сказку о мужской дружбе, которая одна-единственная заставила Светослава отказать ей. Ведь она ему нравилась! Ей так хотелось в это верить, даже если это и было всего лишь спасительной ложью. Подобная ложь давала ей какие-то шансы в будущем. Не то чтобы она в них верила, но надежда лечила ее, помогала ей жить. Не сейчас, так когда-нибудь, как бы ни было это маловероятно.
А пока она искренне радовалась каждой весточке от Светослава, каждой его немногословной реплике. Многие из них она записывала, чтобы потом поделиться с Ольгой. Обе они были поклонницами редких, но чрезвычайно метких фраз своего друга. А когда Вероника просила его пригласить ее на какой-то концерт их хора, он выбивался из сил, делал возможное и невозможное, чтобы выполнить ее просьбу. И всегда, приходя туда, Вероника с удивлением обнаруживала рядом с собой улыбающуюся Ольгу, которую он столь же безукоризненно вежливо туда приглашал. Они обе умилялись. И Вероника гордилась тем, что у нее есть такой друг.
Но все-таки нарастающая, как ей казалось, прохлада в их отношениях ее сильно печалила. Арфистка по-прежнему не решалась задавать ему вопросы. Ей казалось, что она мучает его своим постоянным желанием его видеть, ей казалось, что она ему безумно надоела. Она ведь так и не знала, зачем он с ней общается, что ему это дает, и дает ли что-то. Она знала только, сколь много это дает ей. И не в силах была от этого отказаться. Легче было отрезать руку.
Волнение нарастало. Они оба это чувствовали, наверно. Теперь уже Вероника не могла дождаться, когда Светослав первым заговорит с ней. Она готова была ради пяти минут общения с ним бежать на край света. И одновременно ей было неприятно навязываться ему. Выхода не было…
Через несколько месяцев такого общения Веронике представилась возможность уехать за границу, в горячо любимую ею Францию. Она рассказала об этом Светославу в надежде, что он остановит ее, ведь поездка обещала быть очень-очень длинной. Но он не сделал этого. В этот вечер Вероника горько плакала. А на следующее утро в мрачной решимости она зачем-то обрезала свои длинные рыжие волосы. Для нее это было символом новой жизни. Со Светославом она попрощалась по телефону, едва сдерживая готовые снова хлынуть слезы. Ей было важно сохранить в памяти его мужественный, и в разговоре вовсе не теноровый голос.
Положив трубку, она принялась за дело, на которое раньше не решалась: найдя дома пару теннисных мячей и веревку, она изготовила себе пои. Конечно, она не надеялась когда-то стать файерщицей, слишком много страхов было в ее душе. Но важно было увезти с собой из России хоть что-то на память о столь дорогом и любимом человеке. И это что-то должно быть не вещью, оно должно быть чем-то более объемным и менее личным. Только так она могла бы показать кому-то хоть часть столь дорогого ей величия его души. И пусть больно бьют мячи, она должна научиться ими владеть во имя Светослава, во имя этой яркой звезды, позволившей ей увидеть ее сокровенное сияние.
Когда она уезжала, на лице не было грусти. Не было на нем и радости, только решимость начать новую жизнь, посвятить себя целиком любимой музыке и оставить немного для интересующих ее естественных наук.

4.

4.
Двадцать девять свечей были единственным освещением просторной комнаты. Изящная рука с горящей спичкой в руке потянулась и к тридцатой, но на полпути замерла. Рано. Еще целый месяц до ее тридцатилетия. Николь нетерпеливо затушила спичку и направилась к своей сокровищнице. Отперла дверцу маленького отделения шкафа, содержимое которой никогда никому не демонстрировала, даже своему жениху и лучшей подруге Жозетт, и с привычным вздохом взяла в руки маленькую шкатулку. В ней лежало что-то, похожее на серую пыль, и только сама Николь знала, что это серое нечто было когда-то репейником, нет, не просто репейником, а тем самым, обнаружившимся внезапно у нее в кармане после некоего памятного вечера.
Аккуратно вернув на место открытую шкатулку, она вытащила из своего тайничка изрядно потрепанную фотографию молодого человека со скрипкой в руках. Посмотрев на нее несколько секунд, она прижала ее к груди и с закрытыми глазами произнесла несколько слов, после чего спешно вернула фотографию на место. Затем были извлечены из того же шкафчика два мяча на веревках. Пассивная часть ритуала на этом закончилась. Можно было приступать к активной.
Если бы кто-то в этот вечер, как и во множество других вечеров, имел возможность заглянуть в комнату к известной арфистке Николь Нуар, он был бы удивлен ее ребячеству. Солидная женщина почти тридцати лет от роду каждый вечер находила час-полтора для того, чтобы крутить пои. Молодежь была бы удивлена отточенности движений этой женщины. Друзья и знакомые были бы даже, пожалуй, оскорблены, узнав, что именно ради этого Николь всегда, независимо от обстоятельств, запиралась каждый вечер в своей комнате. Они не знали, что это было то, ради чего она жила.
Многим Николь казалась слишком скрытной и нелюдимой. Она неохотно делилась с окружающими подробностями своего прошлого. Очень немногие знали, что она была эмигранткой, и что настоящее ее имя было вовсе не Николь. Или, вернее, не совсем Николь. О ней, ее прошлом и личной жизни ходили слухи среди ее знакомых. Но ей было все равно.
Самозабвенно отдаваясь движению ярких мячиков, она жила. Вспоминать подробности прошлого было тяжело, да и все труднее с каждым годом. Впрочем, для этого в заветном ящике хранился ее дневник. А сейчас она думала о будущем. Завтра ее ждал концерт. И ждал ее снова «Лунный свет» Дебюсси. А ведь она столь отчаянно столько лет отказывалась его играть. Увы, вездесущий Анри как-то подслушал под дверью, что она играет его лучше, чем большинство других арфистов (еще бы, десять лет репетиций в те нередкие дни, когда ей было особенно грустно) и сообщил об этом дирижеру. Она не могла бы отказаться, не обидев маэстро. Да, в конце концов, это не такая уж большая жертва.
Ах, Анри… Николь не понимала, что он нашел в ней. Он, выдающийся тенор, за которым бегали толпы фанаток, которого забрасывали письмами и цветами, уже пять лет неутомимо добивался ее расположения, несмотря на все свои побочные романы. Полгода назад она все-таки сдалась. Хотелось в этой жизни узнать что это такое – быть замужем. Да и какой смысл столько лет хранить себя неизвестно для чего? Поздно уже. Она неизлечимо больна уже больше девяти лет. И если Анри этого не заметил, так и лучше для него. Хоть кто-то из них будет счастлив.
Раньше при таких мыслях Николь хотелось плакать. Но не сейчас. Она привыкла уже ко всему, а больше всего – к собственному одиночеству. Когда-то, только приехав во Францию, она пыталась честно отвечать на вопросы новых знакомых о причинах, которые вынудили ее порвать с Родиной, но никто не понимал всей глубины произошедшего с ней. И тогда она замолчала. Она сменила имя. Она никогда не возвращалась в Россию, только изредка приглашала к себе родителей или кого-то из старых знакомых. Но она не отвечала на Его письма, столь же лаконичные и наполненные смыслом, но все более редкие. Она потеряла счет времени, прошедшему с его последнего письма. Она все надеялась, что он хоть чем-то выскажет свою заинтересованность в ее ответе, хоть как-то даст понять, что пишет не просто из вежливости, а скучает. Он этого не сделал. Он просто исчез. А она молчала, и только изредка кто-то из особо проницательных новых подруг замечал на ее лице следы недавних слез.
Все кончено. Она обручена. Завтра она отдаст зрителям и «Лунный свет». У нее останется только содержимое этого шкафчика. Да и то ненадолго. После свадьбы ей придется отказаться от ежевечерних упражнений. Ей придется забыть. И она забудет. «Лунный свет»? Хорошо. Я отдам его вам, но только если вы будете рыдать над ним.
В эту ночь Николь не спала. С болезненным фанатизмом она репетировала вновь и вновь, стирая руки почти в кровь.

Концерт прошел на ура. «Лунному свету» аплодировали стоя. Николь же, исполняя его, думала о сегодняшнем дне. Сегодня вечером снова прилетит ее любимая комета, символ ее собственной жизни. Такая же непостоянная странница, какой была и сама Николь. Сама того не понимая, она ждала чуда в этот вечер, поворотного момента, как двадцать лет назад, как десять лет назад. Впрочем, пришло ей в голову, что теперь изменишь. Через два месяца, через месяц после ее дня рождения, состоится свадьба. И Николь Нуар уже не будет кометой. Неумолимая сила гравитации заставит ее нарушить свой свободный полет. Сегодня ей предстоит попрощаться с небесной странницей, со своей единственной и любимой сестрой.
«Ради такого дела нужно прицепить к поям ленты» - подумала она под зрительские аплодисменты. Ей бы хотелось, чтобы это были не ленты, а огонь, конечно. Но это было опасно в квартире. Да и не решалась она на это никогда. А покупать фосфоресцирующие мячики было ниже ее достоинства. Она не хотела пародий. Если огонь, то только настоящий. Иное было слишком мелко для ее настоящих чувств и настоящих воспоминаний, настоящей ее, той, которой она перестала быть больше девяти лет назад.
Она не заметила крови на своих истертых руках, поглощенная такого рода мыслями. Зато кровь заметил Анри, блиставший сегодня на концерте. Он был доволен, он упивался восторгом публики. И он был доволен, что его невеста сегодня подтвердила его триумф, показав, что он сделал достойный выбор, что не зря он добивался ее столько лет. Он звезда и женится он тоже на звезде, не иначе. О его Николь после этого вечера музыкальные критики точно заговорят, он знал это, он понял это по их лицам.
Она так старалась ради него, что даже стерла руки в кровь! Он совсем расчувствовался и убежал в поисках перевязочных средств – невиданное дело. Впрочем, к его удивлению и некоторой обиде, Николь не обратила на это никакого внимания, только отмахнулась от попыток перевязать ей руку. Впрочем, в своем великодушном восторге он решил, что это все от усталости и просто предложил проводить ее до дома, благо пешком здесь было не очень далеко.

Темнело. Николь в сопровождении своего жениха наслаждалась вечерней свежестью почти ставшего родным города. Вдруг ее внимание привлекли странные отблески немного в стороне от дороги. Повинуясь внезапному порыву, она прервала пассивное движение в сторону дома и потянула Анри к этим огням.
Предчувствие не обмануло женщину – на площади, куда они попали, демонстрировали свое умение файерщики. Она остановилась так резко, что едва поспевавший за ней Анри чуть не врезался в нее. Он презрительно скривился:
– Пойдем отсюда, мне не нравятся лица этих молодых людей, - он едва удержался от презрительного слова «шпана».
Однако Николь его не слышала, более того, ее уже не было рядом – она пробиралась между удивленной молодежью поближе к тем, кто творил это великолепное чудо. Ее пропускали без возражений, ибо оные застывали на губах у людей, когда они видели выражение ее лица. Николь шла вперед так, будто от этого зависела ее жизнь. И только одна мысль крутилась в ее голове: «А вдруг?!».
Но нет, его, конечно же, не было среди выступавших. О чем она только думала, ведь он всего на несколько месяцев моложе ее самой! Что ему делать среди этой отчаянной, ищущей приключений молодежи?
И все-таки она ждала, не обращая внимания на ворчание с трудом догнавшего ее Анри. И ее ожидание было вознаграждено: в какой-то момент в свете блуждающих огней она увидела на другой стороне импровизированной круглой сцены знакомое лицо. Не юноша, а уже мужчина, это, без сомнения, мог быть только он. Мальчик со скрипкой, молчаливый молодой человек с зелеными глазами. Он! Она еле удержалась от того, чтобы броситься к нему прямо сейчас. Но невозможно было прервать этот священный танец огня. Существовал только один способ добраться туда – принять в нем участие.
Николь, нет, уже не никакая не Николь, а снова восторженная и порывистая Вероника, задумчиво огляделась. Неподалеку от нее какой-то паренек готовился выступать, ибо у того, кто выступал сейчас, огонь уже угасал. И тогда она подбежала к этому пареньку, на странной смеси французского и, казалось бы, давно забытого русского объяснила, что ей нужно выступить вместо него. Он ничего не понял из ее слов, но не посмел противиться бешеной женщине с умоляющим взглядом.
Огонь в ее руках, огонь, которого она боялась и который так любила! Она даже не подумала об этом. Она только посмотрела, на месте ли тот, о ком она не могла забыть все эти годы. Он был там. Он ждал. Он пытался понять, что нужно здесь женщине в строгом костюме, столь непохожей на остальных выступавших.
И тут ее понесло. Огонь понесся вокруг нее с характерным звуком, но она не слышала его. Руки на автомате повторяли отработанные за годы движения, глаза следили за тем, как удивленно приподнимались его брови по мере того, как он начинал понимать, кто находится перед ним, а в ушах орала давно забытая песня из той коллекции, которую он когда-то ей принес. Когда-то она ей очень нравилась. Сейчас от нее остался мотив и две коротких английских фразы: «Do you leave me here alone?» и отчаянное «And why?». Вопросы, которые она когда-то не решилась задать ему, и которые задавала этим танцем огня сейчас. Неужели ты снова бросишь меня одну в этом чужом городе? Почему ты так жесток ко мне? Почему ты отказываешься от меня?
Топливо кончилось, и огонь погас. Вероника обессилено опустилась на землю, не заботясь о своем костюме. Кто-то подошел к ней и спросил что-то по-французски. Она ничего не поняла. Ее взяли за плечо, она подняла голову и увидела озабоченное лицо Анри. Он стал ей противен в этот момент. Она удивилась, как была слепа, согласившись выйти за него замуж. Ужас придал ей сил, и она проворно поднялась на ноги, чтобы отпрянуть от него и побежать в ту сторону, где видела родные зеленые глаза.
Он дожидался ее, безмолвный и ошеломленный этой внезапной встречей. Он даже не успел поднять рук, когда Вероника подбежала к нему и обняла. Только немного помедлив, он сомкнул руки у нее на талии. Несколько мгновений оба молчали, не в силах найти слов, подходящих к ситуации. В голове Вероники теперь крутились строки из «Cantique de Jean Racine», а вот о чем думал в этот момент он, никому узнать так и не удалось. Наконец, она прервала молчание:
– Светослав! – прошептала она тихо, потому что на большее сил не хватило.
Ее душили внезапные рыдания. Она чувствовала, что если сейчас ей придется разжать руки, она просто-напросто умрет. Только не назад к Анри, только не к этому чванливому павлину…
– Пойдем скорее, а то замерзнешь, - тихо сказал ей мальчик со скрипкой, аккуратно снимая ее руки с плеч, но не отпуская ее саму. Он повел ее куда-то, и она не сопротивлялась. И только сейчас Вероника с улыбкой поняла, что где-то по дороге потеряла кольцо – подарок Анри.
«Ну и черт с ним!» - подумала она, поворачивая голову, чтобы удостовериться, что происходящее реально. Тепло улыбающиеся зеленые глаза встретились со светящимся от счастья взглядом голубых. «Никуда не отпущу!» - говорили они друг другу.
А комета в этот вечер не появилась к вящему удивлению астрономов. Зато именно в эту минуту в какой-то далекой обсерватории было сделано открытие, что одна из звезд в созвездии Волосы Вероники является двойной…


написано 1-5 июля 2010 года

@музыка: Visions of Atlantis – The Poem; Faure – Cantique de Jean Racine; Debussy – Лунный свет

@настроение: романтическое

@темы: литературное творчество