Вода, много бушующей на улицах воды. Бесконечный дождь с небес и волны в два человеческих роста. Шесть человек на утлой лодчонке несутся с горящими глазами и развевающимися по ветру волосами и одеждами. Мчатся они неизвестно куда, не помню, с какой целью. Помню только, что была она героическая - спасти кого-то или что-то. И им это удалось.
А потом лодка причаливает к деревянному крыльцу какого-то здания. Темно вокруг, хоть глаз выколи, и только молнии изредка мелькают. Они прячутся внутри здания. Среди них точно есть две девушки, но точно ли их две, или все же три - от внимания ускользает. В темноте комнаты они тихо переговариваются, планируют, что делать дальше. Они стоят перед дверью, ведущей на большую террасу с лестницей - 10 ступеней вниз.
С террасы раздаются чьи-то голоса. Девушка в белом платье, что ближе всех стоит к двери (и это, несмотря на каштановые кудри, мое воплощение) понимает, что их ждут, чтобы поздравить с победой и поблагодарить за подвиг. Друзья не хотят выходить вместе с ней. А она, нет, уже я, решительно подхожу к двери, открываю ее и появляюсь на вершине белой-белой лестницы.
Вся терраса залита солнцем, стены и пол белоснежные, в окна льет солнечный свет и бьются, тихо шелестя на ветру, зеленые листья каких-то растений. Внизу стоят люди в белых нарядах. Как только я появляюсь на лестнице, они начинают петь что-то до боли знакомое. И последнюю строчку я допеваю вместе с ними, поднимая руку в привычном жесте стремления вперед. Они апплодируют и я улыбаюсь.
А потом думаю - несправедливо, что все почести достались мне одной. И переигрываю сцену. Со мной рядом непременно должен выйти тот, кого я воспринимаю, как собственного напарника. В отличие от меня самой, он сильно похож на себя настоящего. Пусть он будет С. Для симметрии я зачем-то подхватываю под руку другого знакомого М.
И вот так выхожу на эту сцену еще раз. В этот раз я слишком занята, чтобы подпевать. Я пытаюсь понять, почему одного я взяла за руку, а второго - под. Силой мысли пытаюсь изменить сон, и взять С. тоже под руку. Но не выходит. Это оказывается неудобно, как будто он сильно ниже меня ростом. Хотя на самом деле - выше (может быть, так во сне отразилась разница в возрасте. М. меня старше, С. - несколько младше). Их лица напряжены, а вот я улыбаюсь. И тяну их по лестнице вниз. Где-то сзади шествуют остальные. Или не шествуют?
Когда мы спускаемся, то оказываемся у стола, за которым явно собираются проводить пресс-конференцию. Стол из темного дерева, люди, которые только что пели нам и были в белом, меняют костюмы на серые и садятся с другой стороны стола, заваленного какими-то проводами. Освещение резко становится не таким ярким. Я сажусь, С. - слева, М. - справа. Тут же микрофон услужливо подставляют мне, говоря, что "конечно, слово даме". И начинают довольно враждебно выспрашивать что-то. Не о нашем подвиге, нет. Они спрашивают, что я думаю по поводу врагов, напавших на город и запершихся в одном из центральных храмов. . Я начинаю грозно отвечать, что это идиотизм - позволять врагу иметь неприступную крепость в самом центре города. Да еще и крепость с видом на все основные городские сооружения.
Они ехидно спрашивают, что же я предлагаю делать. И мы, не помню уже кто, я или С., отвечаем, что нужно найти монаха и этого храма, самого старого и верного монаха, единственного, которому известны тайные ходы, прорубленные в стенах (Определенно, это результат поездки по Предкарпатью с его храмами оборонного типа).
И вот мы уже идем по улице, все шестеро, а а нами - толпы репортеров и зевак. Я оглядываю придирчиво попадающиеся храмы, замечая, сколь их много, и насколько они одинаковы. Разноцветные, по форме похожие на гору, а по оформлению - на торт. Мы останавливаемся возле одного и них, того самого, захваченного врагом. Он стоит на возвышении, на холме. Да, отсюда можно обстреливать буквально весь город. Глупо оставить храм (или все-таки монастырь?) врагу.
К нам приближается старый, морщинистый, совершенно лысый человек. Это тот самый монах. Со вздохом он рассказывает мне, как обратился к Богу и отринул земную жизнь уже в пять лет. И картинка резко меняется.
Узкий извилистый по вертикали и горизонтали коридор с низким потолком. Я внутри храма. Ночь. И не белое платье на мне, а белая старомодная ночнушка века так 18. Через узкую бойницу я наблюдаю, как внизу, прямо на ярких полах посреди храма стоит стол, заваленный едой. И сидят вокруг него враги в тюрбанах (татары, что ли, помилуй Боже?). И я иду вниз куда-то по дуге, зная, что там меня ждет С. И что наш старик не одобрит ночного свидания в ночнушке. Это запретно, это неприлично в священных стенах. Но я оправдываю себя тем, что свидание не любовное, а деловое.У нас есть план. А сердце радостно замирает и стремится навстречу С., которого я весь сон видела только со спины и узнавала по завязанным в хвост непривычно почему-то темным волосам.